– Может, я слишком напориста, – продолжила Лара. – Но в сравнении с твоей моя напористость меркнет. Скажи, с кем ты можешь поделиться своими проблемами, если не со мной?
Габриель поднес к губам чашку кофе, сделал маленький глоток и поставил чашку обратно на стол:
– Ты действительно хочешь услышать всю биографию нашей многострадальной семейки?
Он задал свой вопрос с иронией, но все же Лара уловила нотки грусти в его голосе. Ей стало страшно от предвидения того, какую правду он может ей рассказать. Несмотря на это, она утвердительно кивнула.
– Что ж, дело твое, – согласился он. Но как бы легко ни звучало это согласие, его взгляд, устремленный в пол, свидетельствовал об обратном. – Дядя оставил мне письмо, в котором раскрыл некоторые тайны о матери. То, чего я никогда не знал.
Сказав это, Габриель выдержал долгую паузу. Вероятно, каждое слово давалось ему с трудом. За окном чирикала птица, добавляя горечи этому моменту истины. Ларе хотелось как-то подбодрить его. Она боялась, что продолжения попросту не последует. Нелегко раскрывать тайны своей семьи. Особенно такому самоуверенному человеку, как Габриель. Он мог испугаться своей уязвимости и прервать рассказ.
– Ты ведь не помнишь свою маму? – осторожно спросила Лара.
Габриель поднял голову:
– Нет, не помню. А теперь оказывается, что она меня не бросала. Дядя врал мне. – Его губы исказились в кривой ухмылке. Габриель смотрел на нее, словно не веря в то, что сам говорил. – Мать покончила с собой.
На секунду сердце Лары замерло.
– Габриель, мне так жаль…
Ей было горько осознавать, что это она вывела его на столь болезненное признание. Даже отдаленно она не представляла, что это такое – узнать, что твоя мать совершила самоубийство. Каково это – открыть эту страшную тайну уже взрослым, самодостаточным человеком? И как дальше жить с этой болью в душе?
Габриель качал головой, словно до сих пор не верил в это:
– Мать сама попросила дядю соврать мне. Сказать, что она боялась быть плохой матерью и по этому бросила меня. Она сделала это, чтобы, повзрослев, я не принялся искать правду.
– Но зачем, зачем она так поступила?
Габриель пожал широкими плечами и скривил губы:
– По словам дяди, она страдала от затяжной, неизлечимой депрессии. Боялась, как бы я не подумал, что унаследовал от нее этот недуг. Мол, тогда я пущу всю жизнь под откос вместо того, чтобы стать счастливым. – Он грустно ухмыльнулся. – Наверно, она и правда была не в себе, если думала, что так мне будет легче.
Лара наклонилась вперед и внимательно посмотрела на Габриеля, словно видела его в первый раз. Он уже не пытался скрыть своих переживаний. Перед ней как будто сидел маленький мальчик с потерянным взглядом. Ребенок, который не верит, что любимая мама могла его бросить. Всей душой Ларе хотелось броситься к нему и крепко обнять. Но она чувствовала, что это еще не вся горькая правда в его истории.
– Наверно, мама просто хотела защитить тебя, Габриель, – тихо сказала Лара.
– Защитить меня? От чего? Разве что от материнской любви и ласки. – В его голосе было больше разочарования, чем печали. – Каким бы я ни был материалистом, но даже я знаю, что матери обычно любят своих детей и заботятся о них. А не оставляют по первому капризу.
Мысли в голове Лары сменялись одна другой. Ясно одно – если мать Габриеля была душевнобольной, то решение скрыть от ребенка правду нельзя было списать на простой каприз. Скорее всего, несчастная женщина искренне полагала, что так ему будет лучше.
Лара не стала делиться с Габриелем своими соображениями. Он сидел перед ней, положив на стол крепко сжатые кулаки. Весь его вид подсказывал, что сейчас лучше оставить все мысли при себе и дать ему выговориться. Пытаясь остановить поток ярости и боли, бьющий из него ключом, она сделает только хуже. Он и так слишком долго держал в себе свои чувства. Чуть позже, шаг за шагом, она сделает все, чтобы ему помочь.
– Дядя написал, что она представляла угрозу для самой себя, но никак не для меня. Неужели он думал, что его предсмертное признание облегчит мне душу? Ему не пришла мысль, что новость о самоубийстве матери может возыметь негативный эффект на человека, выросшего в уверенности, что мать его бросила?
– Габриель… – Лара оборвала сама себя на полуслове. Она уже не могла просто сидеть на стуле и смотреть, как чувства рвут его на части. Ей хотелось успокоить его. Она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он был невероятно напряжен.
– Я же просил не относиться ко мне как к несчастной собаке, – взмолился он, хватая ее руку и отводя ее в сторону. Голубые глаза блеснули, и Лара ощутила странное чувство. Это была смесь необъяснимого страха и желания.
– Габриель, я отношусь к тебе как к близкому другу, – оправдывалась она. – Неужели ты этого не видишь? Ты мне не чужой.
– То есть все-таки просто друзья и не более того?
Почти машинально Лара коснулась ладонью его гладко выбритой щеки. На ощупь его кожа напоминала бархат.
– Но ведь всем нужны друзья, разве не так? – спросила она несвойственным ей томным голосом. Лара видела, как потемнели его зрачки. В эту секунду ей стало отчетливо ясно, что она хотела не просто пожалеть его. Сейчас Габриель был нужен ей не меньше, чем она ему. И отрицать это бессмысленно. – Нет, Габриель, не просто друзья, – сказала она, словно передумав.
На мгновение ее сердце остановилось, а Габриель уже обхватил ее и положил к себе на колени. В следующее мгновение он запустил пальцы в ее темные волосы. И хотя его теплое дыхание обдувало ее, как летний бриз, Лара все равно дрожала всем телом.